ПОНИМАЯ СОРОКИНА

Когда-то давно, читая Сорокина и впечатляясь, я никак не мог понять, зачем это всё написано. В те времена мне достаточно было двух несомненных выводов. Во-первых, что отдельных произведений мы были бы лишены, не будь у автора под рукой автоматического набирателя символов, поскольку такое количество, например, букв "а" подряд Сорокин ни за что бы не написал от руки (и я в этом до сих пор всецело уверен). И во-вторых — что авторитетные для меня граждане его понимают, а это приятно. Одного из них я даже просил растолковать мне кое-что и получил обещание, но толкование всё откладывалось, пока обещанное не позабылось совсем.

И вот я прочитал эту статью Захара Прилепина — как обычно, интересную саму по себе. Среди массы занятного я обнаружил в ней ссылку на песню Михаила Елизарова об Окуджаве, оскорбившую рукопожатных граждан, прежде принимавших Елизарова за своего:

Первое моё впечатление от данной композиции было абсолютно аналогичным: зачем это? Людям, Окуджавой не интересующимся, это не нужно. Лубочное описание похождений и выходок гнусного персонажа, способного всюду устроиться, у поклонников Окуджавы вовсе не вызовет ассоциации с ним. С их точки зрения от Окуджавы здесь была бы только фамилия, в тексте вообще написанная через "а". Но автор навязчиво указывает поклонникам: "Это о нём, он — ваш Булат. Видите — и Арбат тоже рядом". Рефрен в помощь, сомнений нет: автор тычет поклонникам кусок грязи в перьях, демонстрируя полнейшую уверенность в аутентичности образа.

Но я всё равно ничего бы не понял, если бы Прилепин не объяснил: композиция намеренно изготавливалась для оскорбления по определённым хулиганским причинам.

Наверное, из-за слов "постмодернизм" и "Сорокин" в статье, я вдруг вспомнил совокупление Сталина с Хрущёвым, предельно глумливо по отношению к исходнику описанным и названным в "Голубом сале" "графом". Стало несколько не по себе, как будто надо мной изощрённо поиздевались. И именно это чувство испытали елизаровские окуджавочники, прежде щедро сеявшие его среди каких-нибудь "совков" и чувствовавшие себя целиком в своём праве.

Среди всего прочитанного мной у Сорокина меня больше всего пугал и изумлял роман "Сердца четырёх" — нагромождение посредственным языком описанных бесчинств, творимых старичком-педофилом, обаятельной женщиной, суровым чекистом и болтающимся при них мальчиком. Они действовали и общались друг с другом и окружающим миром самым непредсказуемым образом, руководствуясь логикой, которую я не в силах был обнаружить, но каждый раз пытался найти. И тщетно искал эту логику в словах персонажей, болтливость, решительность и похотливость которых исчерпывали перечень их человеческих качеств. Именно наличием данной логики я объяснял себе то понимание Сорокина, которое ощущал в своих авторитетных гражданах.

Набитая кровавой оргией книга кривлялась передо мной. Эти четверо, казалось бы, полностью превратившись в механизмы, внезапно принимались сентиментальничать или ныть друг другу о пережитых от начальства тяжких страданиях, пока кто-нибудь не проговаривался об очередной бессмыслице, и остальные содомиты не принимались за него с серьёзностью спасающих его внутренности хирургов.

Цепью случайностей, извращений, убийств и прочих идиотских поступков разновозрастные перверты дошли до коллективного самоубийства, которое почему-то принято считать их целью.

Я так и не разгадал эту книжку тогда и видел в ней только выше описанное. Мне помогли статья и песня: вся эта энергичная, кипучая безликая сволочь, насилующая и убивающая без логики и необходимости, и есть Советский Союз в представлении Сорокина. А по некоторым признакам — Россия как таковая.

---

Система комментариев недоступна для ЭВМ с разрешением менее 480px.